Великий Вазир предпочитал передвигаться по городу верхом, даже несмотря на то, что каждая его поездка оплачивалась долгой болью в раненой ноге. Кто-то может назвать это гордыней, но для Зульфикара это было вполне естественно.
Особенно мучительно было забираться на лошадь и слезать с нее – а ведь когда-то сын Мингди чувствовал себя в седле лучше, чем опираясь на твердую землю собственной парой ног.
Сегодня он инспектировал одно из своих любимых детищ – литейный арсенал. Там два мастера – византиец и араб – трудились над четырьмя новыми модфаа, третий, еврей Иосиф, колдовал над порохом, подмастерья обтачивали камни, плели корзины для картечи и обжигали горшки для снарядов с «греческим огнем».
Мастера сетовали на нерадивость двора, в недостаточных количествах выделявших им нужные ингредиенты – свинец, медь, очищенное железо, серу… Зульфикар, тяжело опираясь на трость, возводил глаза горе – кому, как не ему, знать об этом? Молодой (по меркам самого вазира) султан доверял его интуиции, но ретрограды из его окружения постоянно бросали сучья под круп лошади османской экспансии.
Он лично осмотрел новенькую модфаа «Нур-ад-дин», ласково, как женщину, гладя ее толстые бронзовые стенки. Это орудие лучше тысячи слов скажет врагам султаната волю Светлейшего, а возможно, когда-то приведет Зульфикара в замок, у стен которого его отец пал от предательского кинжала… или даже вновь откроет перед ним ворота Коньи, в которой правил уже сын изменника Орхана…
Несмотря на ломящую боль в ноге, Зульфикар был доволен. Кое-как спустившись на специальный пандус, взяв у нукера трость, он пошел в дом. Слуги сняли с него куфтан и тюрбан; один из нукеров, нубиец, забрал саблю и ханжар, другой, пожилой сириец – кошель и печать. После этого зульфикар спустился в комнату омовений. Там рабыни сняли с него сапоги и остальную одежду, после чего вазир проследовал в свой домашний хамам.
Очистившись в парилках, омывшись в бассейнах, приняв сеанс массажа, вазир словно снова на свет народился – даже нога больше не тревожила. Одев домашнюю одежду, он поднялся наверх, где его уже ждали слуги,  жестом он велел удалиться обоим писарям – труды на благо Порты на сегодня были завершены., затем дал распоряжение поварам, а потом обернулся к последнему из присутствующих, Максуду.
- Эффенди, - сказал тот, кланяясь. – Желаете сегодня женщину? Мы с Вашим целителем считаем, что Вам просто необходима женская ласка, Ваши труды на благо державы изнашивают Ваше здоровье…
- Я знаю, что говорит мой целитель, Максуд, - остановил его вазир. – Но мне до зубовного скрежета надоели те наложницы, что Вы мне поставляете.
- У Вас есть какие-то претензии ко мне, эфенди? – сник Максуд.
- Разве что к Аллаху – на небесах перестали делать прекрасных  гурий и посылают на землю сплошь негодные сосуды, - с Максудом Зульфикар мог быть откровенен, - Хотя, возможно, я старею и привередничаю.
- Не стоит говорить так, о эфенди! Вы крепки, как булатная сталь и сильны, как тигр Гиркании.
- Ты же знаешь, что я не люблю лесть… - устало сказал Зульфикар, а затем пристально посмотрел на евнуха. – А почему, Максуд, у тебя вид как у фенека, стянувшего с султанского стола запеченного в меду фазана?
- Потому, эфенди, что сегодня у меня есть для Вас что-то, что, несомненно, заставит кровь в Ваших венах заиграть так, как играет напиток, запрещенный правоверным и опьянит Вас как он же.
Зульфикар улыбнулся:
- Давно ты не был столь красноречив, Максуд. И твое красноречие заставило мою душу усладиться предвкушением. Что ж, надеюсь, результат меня не разочарует.
Поклонившись, Максуд удалился, а Зульфикар поднялся в свои покои, на ходу зайдя в библиотеку. Он собирался почитать сборник армейских дигест, но почему-то выбрал свиток Овидия. Такие тексты он называл «имам баялди»…

Двери отворились, и в них появилась…
Оторвавшись от книги, Зульфикар посмотрел на девушку, вошедшую в его покои. И, сколь бы штамповано это не звучало, его сердце сжалось. Почему? Он не смог бы сейчас ответить на этот вопрос. Девушка была настолько же восхитительна, насколько далека от канонов красоты. Зеленый газ платья не скрывал ее фигуру, казавшуюся столь же прозрачной, как овивающий ее шелк. Бледная кожа напоминала собой лунный свет. Огромные глаза пылали еще ярче от каёмок сурьмы, а волосы, похожие на пламя, казалось, вот-вот разовьются обратно из плена халиальных кос…
Зульфикар поймал себя на мысли, что ему доставляет удовольствие даже простое созерцание девушки. Он чувствовал себя премудрым Сулейманом, впервые встретившим Зуламиту.
Он видел, что его молчание пугает девушку, но не спешил нарушать его. Всему свое время, свой вес и своя мера. Зульфикар ждал, когда стоявший перед ним цветок раскроется в движениях, жестах, словах.
Ему вдруг стало удивительно хорошо, словно он при жизни был восхищен в сады Аллаха, но внешне вазир ничем ни на йоту не выдал этого. Он ждал.